Стивен Кинг

Посвящение

За углом, где нет швейцаров, лимузинов, такси и вращающихся дверей, ведущих в «Ле пале», один из самых старых и лучших отелей Нью-Йорка, была другая дверь — небольшая, без всякой таблички, почти незаметная.

Марта Роузуолл подошла к ней однажды утром без четверти семь с простенькой синей парусиновой сумкой в руке и улыбкой на лице. Сумка была у нее при себе всегда, улыбка — гораздо реже. Не то чтобы она была недовольна своей работой — занимаемая ею должность управляющей хозяйством с десятого по двенадцатый этаж «Ле пале» может кое-кому показаться недостаточно важной или ответственной. Однако для женщины, носившей в детстве, прошедшем в Вавилоне, штат Алабама, платья, сшитые из мешков из-под риса или муки, она казалась весьма ответственной и полезной. Тем не менее, какой бы ни была работа, механик ли ты или кинозвезда, обычно по утрам человек приходит на нее с неизменным выражением лица и взглядом, который говорит: Я все еще в постели, хотя и встала с нее, — и ничего больше.

Для Марты Роузуолл, однако, это утро выдалось необычным.

Все перестало быть для нее обычным, когда она, придя вчера вечером с работы, нашла пакет, присланный ее сыном из Огайо. Долгожданный пакет наконец прибыл. Ночью она спала лишь урывками — без конца вставала, чтобы убедиться, что вещь, присланная ей, действительно существует и она здесь. Наконец она заснула с пакетом под подушкой, словно невеста с куском свадебного пирога.

Сейчас она открыла своим ключом маленькую дверь за углом от парадного входа отеля и спустилась по трем ступенькам в длинный коридор, окрашенный светло-зеленой краской и уставленный по сторонам тележками для белья фирмы «Дандакс». Тележки были доверху наполнены выстиранным и выглаженным постельным бельем. В коридоре стоял его свежий запах, который у Марты всегда смутно ассоциировался с запахом свежевыпеченного хлеба. Еле слышная музыка, записанная на пленку, доносилась из вестибюля, но в последнее время Марта обращала на нее не больше внимания, чем на шум служебных лифтов или на дребезжание посуды в кухне.

В середине коридора виднелась дверь с надписью «Управляющие». Она вошла внутрь, повесила там пальто и прошла через вторую дверь в огромную комнату, где управляющие хозяйством отеля — всего их было одиннадцать — пили кофе в перерывах между расчетами потребностей и решением проблем, связанных со снабжением, пытались не опаздывать с составлением бесчисленных заявок. За этой комнатой с ее колоссальным столом, досками объявлений во всю высоту стен и постоянно переполненными пепельницами находилась раздевалка. Ее шлакоблочные стены были выкрашены в зеленый цвет. Там стояли скамейки, шкафчики и два длинных стержня с намертво прикрепленными металлическими вешалками, которые нельзя украсть.

В дальнем конце раздевалки находились двери в душевую и туалет. Дверь в душевую открылась, и из нее в клубах теплого пара появилась Дарси Сагамор, закутанная в махровый фирменный халат «Ле пале». Она взглянула на сияющее лицо Марты и, вытянув вперед руки, с радостным смехом бросилась ей навстречу.

— Ты получила ее, да? — воскликнула она. — Ну конечно, получила! Это написано на твоем лице! Ну конечно же, мадам.

Марта не ожидала, что она заплачет, до тех пор, пока слезы не потекли по ее щекам. Она обняла Дарси, уткнувшись лицом в ее влажные черные волосы.

— В этом нет ничего страшного, дорогая, — сказала Дарси. — Ты имеешь право как угодно выразить свои чувства.

— Я так горжусь им, Дарси, так горжусь!

— Конечно, гордишься. Потому ты и плачешь, и это справедливо… Но я хочу увидеть ее, как только слезы прекратятся. — Она улыбнулась. — Впрочем, пока она пусть останется у тебя. Если капли с меня упадут на книгу, боюсь, ты выцарапаешь мне глаза.

Таким образом, с почитанием, достойным объекта такой святости (а по мнению Марты Роузуолл, он был именно таким), она достала из синей парусиновой сумки первый роман своего сына… Еще дома она тщательно завернула книгу в папиросную бумагу и сунула под свой коричневый нейлоновый халат. Теперь Марта осторожно сняла обертку, чтобы приятельница могла взглянуть на ее сокровище.

Дарси внимательно посмотрела на обложку, где были изображены три морских пехотинца. У одного из них была перевязана голова. Все трое бежали вверх по склону холма, стреляя из автоматов. «БЛЕСК СЛАВЫ» — таково было название романа, напечатанное красно-оранжевыми огненными буквами. А чуть пониже значилось: роман Питера Роузуолла.

— Ну хорошо, это отлично, это просто великолепно, но покажи мне и остальное! — Дарси говорила тоном женщины, которая хочет покончить с тем, что просто интересно, и перейти к самому главному.

Марта кивнула и открыла страницу с ПОСВЯЩЕНИЕм. Дарси прочла: Эта книга посвящается моей матери Марте Роузуолл. Мама, я никогда не написал бы ее без тебя. Под напечатанным ПОСВЯЩЕНИЕм была еще одна фраза, написанная от руки тонкими, наклонными и какими-то старомодными буквами: И это абсолютная правда. Я люблю тебя, мама! Пит.

— Боже мой, как это трогательно! — воскликнула Дарси и вытерла темные глаза тыльной стороной ладони.

— Это не просто трогательно. — Марта снова завернула книгу в папиросную бумагу. — Это на самом деле так. — Она улыбнулась, и в этой улыбке ее старая подруга Дарси Сагамор увидела нечто большее, чем любовь. Она увидела триумф.

Закончив работу в три часа и пробив свои служебные карточки при выходе, Марта и Дарси часто заходили в «Ла Патисьер», кафе при отеле. Гораздо реже они навещали «Ле синк», маленький «карманный» бар рядом с вестибюлем, чтобы выпить чего-то покрепче. Этот день диктовал визит в «Ле синк», как никакой другой. Дарси усадила подругу в одну из Сеемых удобных кабинок и оставила ее с вазой крекеров, пока сама говорила с Рэем, который в этот день управлялся в баре. Марта увидела, как он улыбнулся, глядя на Дарси, и сделал утвердительный знак, соединив большой и указательный пальцы в кольцо. Дарси с довольной улыбкой вернулась в кабину. Марта посмотрела на нее с подозрением.

— О чем это вы там говорили?

— Сейчас увидишь.

Через пять минут к столику подошел Рэй с подносом, на котором красовалось серебряное ведерко со льдом, а в нем бутылка шампанского «Перрье-Джоэт» и два охлажденных бокала.

— Вот это да! — весело воскликнула Марта, однако голос ее выдал и некоторую тревогу. Она с изумлением посмотрела на Дарси.

— Успокойся, — сказала ей Дарси, и Марта, проявив немалое благоразумие, замолчала.

Рэй открыл бутылку, положил пробку возле Дарси и налил немного шампанского в ее бокал. Дарси подняла бокал и подмигнула Рэю.

— Наслаждайтесь нашим лучшим шампанским, леди. — Рэй улыбнулся Марте. — И, дорогая, поздравьте от меня своего мальчика. — Он повернулся и отошел от столика еще до того, как Марта, все еще не успевшая прийти в себя, успела ответить.

Дарси наполнила до краев оба бокала и подняла свой. Марта последовала ее примеру. Они негромко чокнулись.

— За начало карьеры твоего сына, — сказала Дарси. Они отпили по глотку, затем она коснулась бокала Марты во второй раз. — И за самого мальчика, — добавила она. Они снова отпили из бокалов, и Дарси в третий раз коснулась бокала Марты, прежде чем та успела поставить его на стол. — И за материнскую любовь.

— Спасибо, дорогая, — сказала Марта. Хотя ее губы улыбались, глаза оставались серьезными. После каждого из предыдущих тостов она делала небольшой глоток. На этот раз Марта осушила бокал.

Дарси заказала бутылку шампанского, чтобы отпраздновать со своей лучшей подругой вступление Питера Роузуолла в писательский мир с соответствующей торжественностью, но это было не единственной причиной. Ее заинтриговали слова Марты — это не просто трогательно, это на самом деле так, и триумф в улыбке подруги.

Дарси подождала, пока Марта не осушила третий бокал, а затем спросила:

— Что ты имела в виду, когда говорила о посвящении?